Сразу признаюсь, что несколько витиеватое название было навязано художнику куратором. Сам же художник никогда так пышно не выражается, предпочитая простые и ясные формулировки, хотя, иногда, и грешит латынью – сказывается академическое образование. Метафора названия, впрочем, естественно возникла в ходе обсуждения идей нового проекта, когда оказалось, что уже знакомые темы Пушницкого: письма без адреса, отпечатки каменных посланий могильных плит, рассыпающиеся от света и времени черно-белые фото, наблюдение за облаками с высоты птичьего полета, восходящая к Пиранези выверенность пропорций архитектурной графики – складываются в очередной «простой» вопрос – о предназначении искусства, его послании и неизвестности конечного адресата. Впрочем, иного от Пушницкого уже ожидать и не приходится – любые вопросы к себе и миру он экстатически доводит до метафизической крайности .

Эпистолярный жанр записок восходит к античной классике времен Римской империи, и его рождение во многом было обусловлено иным переживанием разъединенности и протяженности пространства, делающим личное общение адресатов невозможным. Но для нас более интересно другое слагаемое – различие в оптике зрения, двойственность оценки одних и тех же явлений, зависящая от расположения наблюдателя, либо вовлеченного в самую гущу событий имперской столицы, либо оценивающего происходящее с удаленных ее окраин. Но и не только это. Само переживание « frontier » – жизнь на границе «культурного мира» в постоянном ожидании набегов «варваров» – была способно превратить даже здравомыслящего и прагматичного наместника в рефлексирующего философа. С тех пор, собственно, (несмотря на кажущуюся глобализацию и информационные технологии), ничего не изменилось и оставленные без ответов вопросы «писем с окраин империи» оказались благополучно переданы в наши руки вместе со всем сводом европейской классики: Рим проходит огнем и мечом по самобытным культурам, почти не замечая их, Атилла-гун с победой, но грустью взирает на развалины поверженного Рима, Каспар Давид Фридрих этим же руинам умиляется, толпы туристов множат цифровые фотообразы исторических развалин, а Терминатор уже грозит из будущего: « I ’ ll be back ».

В экспозицию выставки включены как уже известные работы Пушницкого (прочитанные в новом качестве), так и новые произведения. В первом зале представлены: «Фроттажи» - оттиски текстов с каменных плит на кириллице и латинице, сделанные на заброшенном петербургском кладбище позапрошлого века, покрытые затем фотоэмульсией с отпечатками «случайных» кадров исторической фотохроники. А так же серия «Messages» - плоские графические объекты

в форме запечатанных открыток, где «высокая» эстетика классического архитектурного рисунка римских руин смешивается с «обыденным» комментирующим текстом на итальянском языке, найденном в путеводителе. Во втором (затемненном) зале, расположены всего два подчеркнутых светом объекта: огромный рисунок графитом – образ города, увиденного сверху в разрыве облаков и свето-теневой архитектурный рельеф, где та же тема обыгрывается в трехмерной плоскости. Скульптурные объекты, позволяющие широко экспериментировать с неклассическим подручными художественными материалами – одно из последних увлечений художника. На этот раз в качестве материала выбрано дерево, и «античным» материалом из которого созданы объекты, становятся жерди обветренного временем деревенского забора, окружавшего дом предков Пушницкого в глубине Псковской области. Преобразованный и доставленный из пасторальной деревенской глуши в эстетское пространство галереи, забор на глазах превращается в … античные руины. Руины вполне органичные для бывшей имперской столицы. Впрочем, призма, встроенная в глаз художника, не пропускает к хрусталику глаза сиюминутных «горячих новостей». В удалении к фронтиру их мелочность и тщета кажется очевидной.

«…Был в горах. Сейчас вожусь с большим букетом. Разыщу большой кувшин, воды налью им… Как там в Ливии, мой Постум, - или где там? неужели до сих пор еще воюем?» (И. Бродский)»

Куратор проекта Дмитрий Пиликин